Акела промахнулся! Акела промахнулся!!!
Перейдем к основной версии. В 1977 году «вдруг» оказалось, что выпускники школ, получившие среднее образование по новой программе, не хотят идти работать в сферу материального производства. Уровень их претензий резко зашкалил, и толпа недоучек потянулась поступать в ВУЗы, которые тут же взвыли от катастрофического увеличения работы приемных комиссий и, тем более, от её пустопорожности. Почуяв провал школьной реформы, вызванный переходом к всеобщему среднему образованию, и имея прекрасный шанс связать этот провал с введением новых программ, недоброжелатели А.Н. Колмогорова поняли, что настал благоприятный момент для сведения счетов. А недоброжелателей Андрей Николаевич нажил себе в избытке.
«Коллеги» по АН СССР и АПН СССР были достаточно сильно раздражены монополией А.Н. Колмогорова на школьную реформу. «Коллег» сильно задевало оставившее их «не при делах» молчаливое соглашение основных заинтересованных сторон: государства, желающего иметь один хороший стабильный учебник; А.Н. Колмогорова, не способного редактировать несколько альтернативных учебников сразу; авторов, не желающих упускать шанс и быть оттёртыми; интриганов от педагогики, прикрепившихся к кормушке, сулящей барыши.
И вот появился шанс взять реванш. Л.С. Понтрягин не случайно стал вождем этой «контрреволюции». Он явно считал себя, если и не первым, то уж равным во всяком случае. Ещё в августе 1966 года, когда в Москве шел Международный конгресс математиков, на котором широко обсуждались вопросы математического образования, академики АН СССР А.Н. Колмогоров и Л.С. Понтрягин на равных участвовали в подготовке конгресса.
Думаю, что и протеже Л.С. Понтрягина, Алексей Васильевич Погорелов, как и его учитель Александр Данилович Александров в вопросах геометрии ставили себя на одну доску с Андреем Николаевичем. А нереализованные амбиции всегда служили и служат спусковым крючком обид, ненависти, подлости. Разумеется, статья в «Коммунисте» не была богата претензиями лично к А.Н. Колмогорову. Зато в воспоминаниях Л.С. Понтрягина этого с лихвой. И многие из претензий, что поначалу удивительно, чисто меркантильного плана:
«Он выдвинул следующее предложение: оставить всех находившихся <в эвакуации> в Ашхабаде математиков там навечно, с тем, чтобы они создали там новый научный центр. Сам же Колмогоров брался создать и возглавить факультет с новыми кадрами в Москве и два месяца в году проводить в Ашхабаде».
«Колмогоров считал, что немцы сумеют поджечь всю деревянную Москву, и для предотвращения этого бедствия предлагал сломать все деревянные дома, а жителей переселить в квартиры ранее эвакуированных граждан».
Ах, как не хотел тов. Понтрягин оказаться навечно в ашхабадской «дыре», потеряв московскую квартиру.
Не уверен, но смею предположить, что отлучение всех «неколмогоровцев» от написания новых учебников и от гонораров за это творчество, как и от прочих материальных и моральных поощрений, тоже сыграло свою роль в свержении «колосса».
Интересно, какой гонорар получил А.В. Погорелов, осуществив всесоюзное (с тиражом около 3 млн. экз.) внедрение своего учебника вместо колмогоровского? И ведь «правдолюбец» Л.С. Понтрягин практически сразу же предложил сделать учебник А.В. Погорелова безальтернативным, единственным в школе.
А сколько ещё тем «борьбы за место под солнцем» осталось вне внимания мемуаристов. В первую очередь это была борьба за степени и звания. Тут клан шел на клан. Тут применялись далеко не только джентльменские методы конкуренции. Ведь членство в АН, АПН или просто ученая степень не только придавали его владельцу научный вес, но и возможность получать высокую зарплату, хорошую квартиру, питание в спецраспределителях, отдых на курортах, наконец, выезд за границу на всяческие конференции, съезды и симпозиумы. Конечно, эта привилегированность ощущалась лишь в сравнении с соотечественниками. Но и это было немало для человека, научившегося думать, и требующего, чтобы это умение достойно вознаграждалось. Разумеется, за это удовольствие надо было платить служением государству, руководимому КПСС. И от этого удовольствия могли отстранить самым негодным и необдуманным образом, как это произошло, например, с еврейской диаспорой СССР, как только её конкурентам удалось зацепиться за возможную или проявленную нелояльность к советскому государству потенциальных жителей вражеского Израиля, выказывающих к тому же явное пренебрежение к государственной идеологии.
Разумеется, я не стремлюсь мазать всех одной краской. Были и есть фанатики, которые занимаются наукой ради самой науки, находя в этом наслаждение и смысл жизни. Но даже их волнует признание коллег.
Другой вид претензий Л.С. Понтрягина к А.Н. Колмогорову в том, что Андрей Николаевич был просто плохим и недобросовестным руководителем:
«Колмогоров очень охотно берётся за всякую новую организационную работу, но очень быстро она ему надоедает, и он передаёт её другим лицам. Именно это произошло при написании новых учебников. Колмогоров принимал участие в написании новых учебников лишь в очень незначительной степени. Потом он передоверил эту работу другим, малоквалифицированным и недобросовестным лицам, которые создали безграмотные отвратительные учебники. Их Колмогоров, вероятно, даже и не просматривал, и они без всякой проверки и апробирования хлынули в средние школы».
Предположить, что «объяснив каждому его манёвр», А.Н. Колмогоров устранялся лишь от рутинной работы, Л.С. Понтрягин не захотел. Я склонен не очень доверять ему в той части, которая относится к учебнику геометрии, тем более, что соавтор учебника Р.С. Черкасов утверждает, что Андрей Николаевич до последних дней активно участвовал в совершенствовании учебника. Но, справедливости ради не могу не упомянуть один случай на лекции в 1975 году, где на вопрос «Чем Вы занимаетесь в последнее время?» А.Н. Колмогоров ответил: «Пишу учебники для средней школы – что мне уже надоело».
Обвинить самого А.Н. Колмогорова в некомпетентности Л.С. Понтрягин не рискнул. Максимум, на что решился - констатировать, что А.Н. Колмогоров «был совершенно не способен читать понятно для других доклады и лекции». Оставим это на совести Л.С. Понтрягина.
И вернемся к перечислению его претензий: «Беседуя с человеком, Колмогоров очень часто вдруг прекращал разговор, просто отвернувшись и уйдя в сторону, без всякого предупреждения. (Представляете, слепой Понтрягин ждёт, что скажет Колмогоров, а того и след простыл – A-s). Я замечал это много раз. [На всех] эта манера разговаривать производила, конечно, крайне неприятное впечатление. Она воспринималась как пренебрежение, презрительное отношение к собеседнику. Очень часто он бывал неоправданно груб с собеседником. Я это знаю по себе».
Я специально взял в скобки эти «на всех». Сразу чувствуется обида именно Л.С. Понтрягина - автора воспоминаний. За такие обиды Л.С. Понтрягин мелко мстил - в 1975 г., став главным редактором журнала «Математический сборник», исключил из состава редакции А.Н Колмогорова, который числился в ней в течение около тридцати лет, но в работе давно не участвовал.
Обратим внимание на год. «Контрреволюция» пока под ковром. Но она постепенно набирается сил. Ещё в 1967 году она захватила важный форпост, когда Ивана Андреевича Каирова, имевшего высшее математическое образование, полученное в московском Университете, на посту президента АПН РСФСР (СССР) сменил Владимир Михайлович Хвостов, историк, бывший сотрудник аппарата ЦК КПСС и будущий директор Института истории АН СССР.
Вероятно, с помощью В.М. Хвостова оппоненты А.Н. Колмогорова сумели постепенно пробить брешь в самом уязвимом месте. Слабым, но решающим звеном оказалось «Государство». Кто-то в очередной раз напел в нужное ухо про предательство идеалов, про страшные результаты реформы, про поощрение А.Н. Колмогоровым математических школ, готовящих вместо бойцов с гидрой капитализма потенциальных предателей и космополитов. Особенно актуальными эти напевы стали после опубликования Постановления ЦК КПСС и СМ СССР от 22.12.1977 «О дальнейшем совершенствовании обучения, воспитания учащихся общеобразовательных школ и подготовке их к труду». Ведь очевидно, что в недрах партии стали искать виновных в «неожиданных» последствиях реформы образования. Немалую роль, вероятно, сыграла и высылка из СССР в 1978 году А. Зиновьева. А дальше закрутилось.
5 декабря 1978 г. общее собрание Отделения математики Академии наук СССР рассмотрело состояние дел с преподаванием математики в средней школе и признало положение со школьными программами и учебниками по математике неудовлетворительными. (А ведь это решение кто-то должен был подготовить и получить «одобрямс» в высших партийных кругах.) По словам Р.С. Черкасова «это собрание не поддержало содержащегося в подготовленном проекте решения предложение об отмене введенной в школах новой программы по математике и переходе школ на работу по старым учебникам, что было вызвано протестующими выступлениями академиков С.Л. Соболева, С.М. Никольского, А.Д. Александрова. Однако собрание приняло резолюцию, осуждающую проведенную реформу, хотя за эту резолюцию и было подано только 18 голосов, так как многие из присутствовавших не приняли участия в голосовании. На второй части этого заседания отсутствовали многие из академиков, включая и председательствующего на первой его части академика Н.Н. Боголюбова».
Заметим попутно, что «протест» А.Д. Александрова против свёртывания реформы был вызван не поддержкой колмогоровской реформы, которую он называл злодейской, а собственными взглядами на реформу, отличными от взглядов А.Н. Колмогорова, и готовностью их реализовать, написав в скором времени свои учебники геометрии.
Обратите внимание. На собрании Л.С. Понтрягин обрушился на академика Н.Н. Боголюбова с критикой о ненадлежащем контроле реформ, а Н.Н. Боголюбов со второй части собрания ушёл. Спрятался? И кто-то ещё то ли ушёл, то ли просто не голосовал. И министр Просвещения СССР М.А. Прокофьев тоже в прессе голоса не подал, хотя и в адрес его министерства Л.С. Понтрягин высказался нелицеприятно. Становится понятным, чьё мнение «озвучивал» тов. Понтрягин. И поведение М.А. Прокофьева это подтверждает. Уже весной 1979 года он обратился к А.Д. Александрову с просьбой отредактировать учебник А.Н. Колмогорова. Т.е. уже на тот момент А.Н. Колмогоров был отстранен от реформы образования, хотя последние сполохи борьбы были ещё больше года.
В июне 1979 года скончался бывший вице-президент АПН СССР А.И. Маркушевич. Позиции «колмогоровцев» в АПН СССР и АН СССР были окончательно утрачены.
Резолюция Ученого совета Института математики Сибирского отделения АН СССР, принятая 25 декабря 1980 г. уже по поводу статьи в «Коммунисте» была АН СССР проигнорирована. Статьи Б.В. Гнеденко, С.Л. Соболева, Н.М. Бескина в защиту реформы, по словам Р.С. Черкасова, к публикации нигде допущены не были, несмотря на то, что, например, сам Р.С. Черкасов оставался главным редактором журнала «Математика в школе». По его свидетельству «решение высоких инстанций, осуждающее курс реформы, не подлежало пересмотру. Во исполнение этого решения в начале 80-х годов приступила к деятельности Комиссия по математическому образованию при Институте математики АН СССР, возглавляемая академиком Л.С. Понтрягиным. На основе рекомендации этой Комиссии была срочно выполнена работа по пересмотру школьных программ по математике, изъятию из обращения учебников геометрии для VI—VIII классов, написанных при участии А.Н. Колмогорова, и перередактирование других учебников, изданных ранее под редакцией А.Н. Колмогорова и А.И. Маркушевича. Основное внимание при этом обращалось на недопущение трактовки математических понятий с теоретико-множественных позиций, "очищение" языка школьной математики от новой символики, от широкого использования обобщающих идей». Даже из учебных планов педвузов исключили предмет "Научные основы школьной математики". Но в программах и вновь вводимых (или "исправленных") учебниках все же сохранились начала математического анализа и аналитической геометрии.