Маша Гессен. (ЗатОченная на ненависть)

пятница, 07 сентября 2012

15:29

vis1952

«Каждое утро в начале девятого все дети Страны Советов выходили из своих одинаковых бетонных многоэтажек, шли в одинаковые бетонные школы и заполняли одинаковые классные комнаты.
Там на стенах, выкрашенных в желтый цвет, висели портреты знаменитых бородатых покойников: в кабинете литературы и русского языка — Достоевского и Толстого, в химическом — Менделеева, повсеместно — Ленина. Учителя проводили перекличку, отмечая явившихся в одинаковых классных журналах, и извлекали из портфелей одинаковые учебники, чтобы привить своим подопечным строго единообразный способ мыслить».
из книги Маши Гессен «Совершенная строгость: Григорий Перельман»

Я ухватился именно за эту цитату потому, что в ней сконцентрировано давнее желание еврейской девочки отомстить её не всегда адекватной Родине за отъезд семьи из СССР в погоне за счастьем. Счастье не наступило. По крайней мере, то, которое ожидалось. И, осознавая это, повзрослевшей девочке хочется убедить себя и окружающих в том, что убогая серая Родина не шла, да и сейчас не идет ни в какое сравнение с Блестящим Западом.

Навязываемый Машей образ СССР – во многом штамп антикоммунистической агитки, подкрепленный предвзятостью её родителей, а также ожиданиями западных читателей и российских представителей мафиозно-номенклатурного снобизма. Зачем понадобилось Маше описывать «серое однообразие» 80-х как фабрику клонов из звездных войн? У меня лишь один ответ. Маша все ещё воюет с СССР. Причем, как истая сегодняшняя «демократка» и «либералка», по степени безапелляционности и безальтернативности высказываний даёт сто очков вперед любому красному комиссару. Ну чем ответить этому гомункулусу общества потребления? Бессмысленно упрекать его в утрировании совдеповских стандартов, которому уместно присутствовать в комедии типа «Ирония судьбы», но никак не в серьезном биографическом сочинении. Просто расскажу о том, как выглядят «серые годы совдепии» с точки зрения человека, на 15 лет старшего Маши.

Итак, «каждое утро в начале девятого все дети Страны Советов …».
На самом деле даже такая мелочь, как начало занятий, подчинялось в СССР логике, а не стремлению к «равноправному» единообразию. К половине девятого в школу спешили в крупных городах-миллионниках типа Москвы. Транспорт и всё такое. В московском ПТУ, ученики которого съезжались со всего Подмосковья, занятия начинались в девять. В какой-нибудь двухсоттысячной маленькой Йошкар-Оле звонок звенел в восемь.
«Выходили из своих одинаковых бетонных многоэтажек» дети, родители которых переехали туда из сталинских коммуналок или рабочих бараков. Не встречали таких? Ваше счастье.

Я пошел в первый класс из коммунальной квартиры, где на одиннадцати квадратных метрах было прописано четыре человека. Дом стоял в Песочном переулке в Сокольниках. Он и сейчас там стоит. Даже аптека на углу с древними уже полувековыми дубовыми стойками и такой же дубовой дверью сохранилась. Сохранился и двор. Правда, фонтан исчез. И детей сейчас в этом дворе заметно меньше. А в те годы одних только Вовок, моих тезок и ровесников, было больше десятка.
И в один класс со мной пошел мой приятель из трехэтажного деревянного барака на противоположной стороне переулка. На этом месте сейчас стоят «серые» многоэтажки советской постройки. Кому-то в них до сих пор вполне нормально живется. И только я иногда склонен побрюзжать по поводу того, что из моего бывшего окна теперь не видно ни церкви, ни маленьких снесенных уже домишек вдоль дороги от метро к Парку, в одном из которых была булочная, ни украшенного огоньками кинотеатра «Луч». Моя бабуля долго еще потом вспоминала, что я в те годы любую иллюминацию называл «кинотеатр-луч». А запах свежеиспеченных «калориек» и французских булок из полуподвала булочной мне иногда грезится и сейчас. Детство…

Школу в Сокольниках я не запомнил, т.к. проучился в ней всего два месяца. Кажется, это было старое, добротное кирпичное здание. В похожем, ещё довоенном, с толстыми полуметровыми стенами, с обычной для старых московских школ памятной табличкой о том, что было в них в годы войны, я потом работал несколько лет. В аналогичном здании еще дореволюционной постройки размещалась и школа №57, в которой училась Маша. Так что стоит ли красить одной серой краской все школьные здания. Да и бетонные типовые школы совершенствовались с годами, становясь все более комфортными. А внешнюю серость я готов им простить. Она намного лучше внедряемой сейчас у нас американской школьной системы, с её неравноправием, при котором и здание школы и её оснащение напрямую зависят от престижности района и обеспеченности его жителей. Смогла бы еврейская девочка учиться в самом центре Москвы? Смогли бы теперешние поклонники «Эха Москвы» обучать в 57 школе своих детей (1.07.12 они об этом трепались в эфире целый час), не имея квартиры в Центре, если бы у нас была «демократичная» американская система, жёстко приписывающая ученика к школе района проживания невзирая ни на какие таланты?

Кстати, об изгоях. Я надеялся, что Маша, долго и нудно рассказывая о притеснениях евреев в СССР, честно хотя бы упомянет о куда более оголтелой сегрегации в США. Но, видимо, песня про толерантность предназначена только для «демократически» настроенной аудитории.

Однако, вернемся в СССР. Переезд в бетонную многоэтажку в ноябре 1960-го года я отпраздновал катанием на стареньком трехколесном велосипеде по новой пустой двухкомнатной квартире. А вот серую бетонную школу рядом ещё только строили. Все ходили в старую, ещё побывавшую церковно-приходской, одноэтажную полуразрушенную кирпичную школу с прогнившим туалетом. (Позже её отремонтировали и сделали музыкальной). Бабуля решила меня туда не отдавать. Я уже прилично знал программу всего первого класса и отбивался от хождения в школу, где меня, как и Машу, заставляли читать по складам. Вот только дурацких заявлений о равноправии моя первая учительница не делала. Просто говорила, что когда я читаю бегло, никто не успевает за мной следить, а ей нужно не столько проверить меня, сколько научить читать тех, кто ещё не умеет.

Классы тоже были разные. Разные окна, освещение, мебель, оснащение, доска и т.п. Даже в новой бетонной школе у нас были деревянные парты старинной конструкции. Столешница с откидной крышкой. Сиденье парты было соединено со столешницей в один монолит. Оправданно ли это с точки зрения медицины? Вполне возможно. Сгорбиться за такой партой проблематично. «Писать носом» практически невозможно. Локти, уложенные на парту, позволяют увереннее писать и вырабатывать почерк. Правда, древесины на эту парту идет уйма. А делать уборку в классе – сущее наказание. То ли дело - лёгкий стул и стол. У Маши, кажется, такой архаики уже не было.

Тут позволю себе отвлечься. О своей гимназической истории с такой откидной крышкой мне не раз рассказывала любившая повспоминать молодость бабуля. Слаба она была в литературе. Все-таки пролетарское происхождение. И вот решила сочинение списать. А тетрадь, с которой списывала, положила под парту так, чтобы в зазор между столешницей и откидной крышкой была видна списываемая строка. Списала, как ей казалось, удачно. Но… Видать, слишком сосредоточилась на каллиграфии. Смысл потеряла и одну строку пропустила. Учительница, поняв, что к чему, поставила двойку. Ну да ладно. О способах списывания и веселых случаях, это списывание сопровождавших, можно вспоминать долго. Нас ждет покинутый нами кабинет с деревянными партами.

Даже странно, что Маше в первую очередь запомнился цвет стен в классе. А может быть, и не запомнился. Просто захотелось подтолкнуть западного читателя к ассоциациям. Например, с психушкой. Но уверяю вас, и всех читателей Маши, цвет не был стандартным. Хотя, разумеется, никто не стал бы украшать класс яркими красными маками в полстены. Выбирались спокойные цвета – телесный, салатовый, нежно-розовый, светло-синий. Чаще всего цвет выбирали родители, т.к. именно из них преподавателям поручалось вытрясти средства на ремонт. (В бюджете эти средства или вообще отсутствовали, или разворовывались, но ремонт администрация требовала провести в каждом кабинете, не выделяя на это ни копейки). Сами покупали краску. Сами красили.

Мне, молодому учителю, тоже приходилось этим заниматься. Отработав первый после института год (1975\1976), я сам и за свой счет сделал ремонт в кабинете. Большинство более опытных учителей полностью перекладывали эту напасть на родителей. Мне же было стыдно просить у родителей помощи. Администрация, увидев такой энтузиазм, на следующий год наградила меня новым кабинетом, отдав прежний заслуженной учительнице, вернувшейся в школу после долгих уговоров. Прошёл год, и ещё один кабинет был мной отремонтирован. На этот раз он потребовался учителю физики, т.к. парты в нем уже были «подготовлены к электропроводке». Как уже догадывается опытный читатель, и на третий год всё произошло как обычно. Только на сей раз кабинет потребовался Музею боевой славы. От гибели на ремонтном фронте меня спасло только то, что три года отработки по распределению закончились. К удивлению администрации, я тут же уволился, прихватив с собой циркуль, собранный мной из нескольких поломанных и выброшенных на помойку завхозом. Завуч бежала за мной по лестницам аж до школьных дверей с криком «не имеешь права» наподобие автора «Гаврилиады». А я, как Остап, бормотал «очень даже выношу». Аналогичный подвиг (не в смысле выноса имущества, а в смысле собственноручного ремонта в пользу школы) я совершил ещё раз десять лет спустя, за что был даже награжден грамотой МП РСФСР «За успешную работу по обучению и воспитанию учащихся».

Что касается портретов, то я склонен объяснить их присутствие старой русской традицией. Отличие только в том, что в дореволюционной гимназии вместо Ленина висел портрет Государя Императора, а роль портретов виднейших ученых, на которых, судя по всему, должны были «молиться» советские школьники, выполняли иконы святых и чудотворцев – голубая мечта сегодняшних столпов РПЦ, уже определивших нам нового Государя Императора в лице В.В. Путина.
Хотя, скорее всего, и в других государствах портреты висели и висят. Ну а Америка, с её присутствующим везде, где надо и не надо, в том числе и в школьных кабинетах, государственным флагом, нам не указ. Там все нужные политические портреты на купюрах.

Другое дело, что «повешение бородатых покойников» далеко не всегда, к сожалению, сопровождалось и сопровождается учительским рассказом. Да таким, чтобы в детском воображении покойник ожил вместе со всеми своими мыслями и чувствами. Что же до единообразия портретов, то тут многое зависело от учителя. Для отмазки от проверяющего, приходящего ежегодно с солидным списком обязательного наполнения предметного кабинета, можно было ограничиться стандартным набором портретов. Проверяющий ставил галочку в графе напротив «портрет Ленина», ставил галочку в графе напротив «портрет Генерального секретаря ЦК КПСС». Портреты математиков оставались на усмотрение учителя. С одобрением встречались С. Ковалевская и Н. Лобачевский. Советские математики, особенно из живых на то время, встречались менее одобрительно. Возможно, в силу отсутствия в проверяющей организации утвержденного списка. Возможно, в силу потенциального диссидентства. Я старался каждый год менять портреты в зависимости от программы. Надо ли было это делать? А черт его знает. Иногда случались и казусы. То художники по моему недосмотру подпишут Энштейн вместо Эйнштейн. То фотографию Д. Гильберта дети примут за фотографию В.И. Ленина (в те годы дети ещё знали, кто это такой). Уж больно похожи они, одетые по тогдашней моде, с одинаковыми бородками.
Сейчас, с появлением компьютеров, необходимость в таком научном иконостасе отпала. Проще в нужный момент снабдить детей нужным слайдом или ссылкой.

Но вернемся в класс. Звонок на урок уже прозвенел. Дети встали за парты, постепенно затихая. «Здравствуйте, садитесь», - и урок начинается. Лагерную «перекличку» ни я, ни большинство моих учителей не проводили. Обычно староста клал на мой стол список отсутствующих. Это нужно было не мне, а завучу, который и получал этот список после первого урока. А я, как и подавляющее большинство учителей, мог отметить отсутствующих и без всяких «перекличек». Класс писал маленькую самостоятельную работу по мотивам домашнего задания, а я за 5 минут оформлял журнал, или вообще его не открывал в течение всего урока. Про «перекличку» Маша узнала, видимо, от родителей, учившихся в царско-сталинской милитаризированной школе. В её школьном детстве, мне кажется, уже не было уроков с обязательным приветствием вошедшего в класс учителя вставанием по стойке смирно и докладом дежурного или старосты об отсутствующих и готовности помещения и контингента к уроку. В продвинутых и либеральных школах типа №57 или №2 можно было запросто встретить студента МГУ, сидящего на учительском столе, а не за ним. Дистанцию между преподавателем и учеником там определяли эрудиция и взаимное уважение, а не должность.

Учебник из портфеля я тоже не извлекал. К описываемому Машей времени в школе уже были бесплатные учебники, один экземпляр которых хранился в кабинете. Там же хранилась и литература, купленная на мои деньги и деньги родителей. Так что никаких стандартных телодвижений по доставанию учебника. Даже портфель у меня был нестандартный – оранжевый из толстой свиной кожи. Этот портфель дети называли «желтым чемоданчиком», ассоциируя его с «героем» популярного в те годы детского фильма.
В этом «желтом чемоданчике» помещались две пачки тетрадей с домашними работами и куча всякой ерунды вроде листочков с конспектами уроков, пакетиков с хорошим мелом, точилок для карандашей и т.п.

Заканчивалась самостоятельная работа, раздавались тетрадки с прошлым домашним заданием, и начиналось действо, ничего общего не имеющее с попыткой навязать подопечным единообразие мысли и, тем паче, способа мыслить.
Единообразие мысли невозможно даже на математике или физике. Хотя с законами природы и аксиоматическими теориями не поспоришь. А чтобы оценить единообразие на уроках истории достаточно посмотреть «Доживем до понедельника». Разумеется, плюрализм не доходил до прославления капитализма, но обсуждений общечеловеческих ценностей хватало. Да и как их мог обойти наш историк Гена, если его, несмотря на комсомольское прошлое и кгбешное будущее, так и подмывало рассказать о нехорошем Хрущеве, резко сократившем археологические партии и оставившим Гену без работы. А моя учительница литературы Нинель Ильинична. Филфак МГУ с красным дипломом. Требование с первых уроков забросить куда-нибудь учебники литературы и не открывать «эту гадость». У неё невозможно было списать даже домашнее сочинение, т.к. она великолепно знала критическую литературу, начиная с Белинского и кончая Гореловым. Ценились исключительно собственные мысли по поводу прочитанного. При этом знание текста произведения должно было быть безукоризненным. Списывание чужих, хотя и политически выверенных мыслей, каралось «парой» и переписыванием сочинения. Сочинения объемом меньше, чем в 8-12 листов не принимались. Тут не до единообразия.

Я знаю, что не всем школьникам так повезло, как мне. Я встречал учеников, писавших сочинение по «Войне и миру» на основе просмотра «Гусарской баллады» и обрывков сведений, прочитанных в букваре. Однако думаю, что тупых и бездарных учеников и учителей хватает и в странах «западной демократии», перед которыми так любит прогибаться современное российское руководство и обслуживающее его и его западных хозяев стадо бумагомарателей.
Но стоит ли держать всех жителей Рашки за идиотов? Ведь ещё живы свидетели, которые садятся за компьютер, чтобы записать нелживые воспоминания, ради того, чтобы молодому сегодняшнему поколению не морочили голову откровенно заблуждающиеся или сознательно искажающие факты современные борзописцы.

Дети, будьте бдительны!!! Даже наличие на вашей Родине огромного количества дерьма не доказывает его отсутствие за кордоном. Уверяю вас, там, за кордоном, этого дерьма не меньше, если не больше. Но на Западе об этом не принято говорить, особенно с уничижительном тоне. Родина есть Родина. Родину принято любить как мать, какая бы она ни была. Не закрывая глаза на недостатки, избавляясь от них по мере сил и обходясь без истошных криков с «оппозиционных» трибун.
Я не призываю вас не читать творения Маши Гессен. Наоборот, читайте. Но, читая гессеновскую пропаганду, садитесь за первоисточники, расспрашивайте стариков, думайте, анализируйте со всех сторон. Маша Гессен вам в этом не помощник. Она, к сожалению, воспитана в солженицынских традициях однобокого анализа.
Бог ей судья. И Бог вам в помощь.

@темы: СССР, Гессен, Совершенная предвзятость